— Ну а что? Хорошее, простое оружие под бумажный патрон, что позволит боеприпасы к ним изготавливать прямо в полевых условиях. Учитывая тот факт, что резервные бригады так и не столкнутся с силами противника, — идеальное.

— Так у нас же есть нужное количество наших винтовок. Зачем он их какими-то американскими игрушками решил вооружать? Ради чего?

— Я у него спрашивал. Он мне это решение объяснил желанием иметь определенный запас наших винтовок. Да и обучение стрельбе частей резервного корпуса можно будет проводить менее накладно. Они ведь там бездельничать будут по большому счету, вот военные инструктора из учебных лагерей над ними и поработают. А нормальные винтовочные патроны, по его словам, будут в этой войне на счету. Я, правда, не разделяю подобного беспокойства, и считаю, что патронов у нас вдоволь, но осуждать мнение Императора не в праве. Вполне возможно, что я просто не знаю каких-либо деталей.

— Его Императорское Величество очень любил Афанасия Ивановича с его экономическими взглядами на войну. Возможно, тут действительно есть что-то, что нам просто не известно.

— А это нам так важно узнать? — Улыбнулся Скобелев. — Солдаты вооружены? Безусловно. Оружие хорошее? Для резервных частей — более чем. А все остальное нас должно мало касаться, если не хотим писать объяснительные у офицеров армейской контрразведки или, упаси Господи, имперской.

— Да, это нам ни к чему. Но вернемся к нашему обсуждению. Михаил Дмитриевич, а вы не думаете, что у нас слишком мало сил для того, чтобы затягивать? Сколько у нас резервных бригад планируется?

— Семнадцать, если ничего не поменялось.

— Так вот. Три пехотных корпуса, горнострелковая бригада и два осадных дивизиона идут на острие атаки. Это, так сказать ударная сила. Кулак. А всего семнадцать бригад занимают и контролируют огромную территорию. И это при том, что в Боснии, Сербии, Албании и Румелии у турок будут воинские части. Весьма немалые при том. Вы думаете, что эти плохо вооруженные и отвратительно обученные бригады, разбросанные на приличной территории, смогут остановить турецкие дивизии?

— У нас есть выбор? Они должны их остановить. Тем более что в отчете, предоставленном нашей разведкой, ясно сказано, что турецкие части практически не в состоянии вести наступательный бой. Из чего следует полагать, что их можно будет довольно легко удерживать малыми силами. По тому же сценарию, что корпус Мольтке, в Силезии два года назад, держал целую армию австрийцев.

— Не стоит недооценивать противника, мой юный друг, — улыбнулся Леер.

— Так кто недооценивает? Вы же сами читали тот доклад. Это ужас! Из всего офицерского корпуса турецкой армии только две тысячи человек имеет хоть какое-то образование. Остальные даже чтение и письмо не смогли освоить. Куда уж тут недооценивать?

— А если английские или французские инструкторы наденут турецкую форму?

— И что, это сразу позволит изменить уровень профессионализма у солдат и офицеров? При плохих солдатах и гениальный полководец проиграет. И вообще, Генрих Антонович, откуда в вас такие настроения?

— Я переживаю. Его Императорское Величество, безусловно, талантлив, но как бы ему голову успехи не вскружили. Я уже не первую беседу с ним провожу, пытаясь убедить в том, что нам нужно эту западную группировку турецких войск связать силами союзников. Сербия, Черногория и Греция с огромным рвением придут нам на помощь. Не говоря уже о болгарах и валахах, которые легко поднимут весьма многочисленные ополчения. Да и Персия, с которой у нас очень теплые отношения, не откажется от предложения вторгнуться в Междуречье и связать там азиатские части турок. Для кавказской наступательной операции это окажется очень кстати.

— Разумное предложение. А почему Его Императорское Величество отказывается?

— Он не отказывается, просто уходит от однозначного ответа, ссылаясь на то, что пока этот вопрос изучается. Не понимаю. Чего он боится? Дружественные народы и могут, и хотят оказать нам помощь, а Его Императорское Величество так насторожен.

— Вы думаете, он не хочет делиться победой?

— В том числе. — Сказал Леер и немного пожевал губы. — Это тщеславие, Михаил Дмитриевич. Один из самых страшных грехов. И этот грех — слабость нашего Александра. Император всем хорош, но иногда я совершенно не понимаю его поступков. Вспомните коронацию. Мне казалось, что такое количество народной любви просто невозможно… недостижимо. Но я ошибался. А Император в ней купался, считая само собой разумеющейся. Александр Македонский в свое время из-за тщеславия погиб. Он захватил всю Малую Азию, Междуречье и Египет, то есть, практически владения современной Османской Империи, после чего глупо умер из-за тщеславия. А ведь Александр Македонский объявил себя Богом! Вам не кажется, что мы наблюдаем нечто похожее? Эти странные события в соборе, после которых Его Императорское Величество стали называть избранником Божьим. Эти безусловные успехи в боях. Любовь народа. Говорят, что Александра Македонского обожали солдаты и подданные. — Леер тяжело вздохнул и спустя несколько секунд продолжил. — Любезный Михаил Дмитриевич, прошу вас, помогите нам всем избежать трагедии. Вы, как и я, часто беседуете с Императором. Мало того, он вас ценит, о чем не раз говорил. Попробуйте убедить его в необходимости привлечь союзников. Валахия, Молдавия, Трансильвания, Сербия, Черногория, Греция, Персия… мы даже Египет сможем переманить на свою сторону, пообещав независимость. Мы сильны, но у нас мало обученных солдат. И быстро их число не увеличить. Вы же видели то, по каким критериям комиссии ведут отбор. Михаил Дмитриевич, я боюсь, что мы просто увязнем в этом колоссе.

Эпилог

Вильгельм Штибер сидел в одном уютном кафе на Унтер-ден-Линден, пил утренний кофе, курил сигару и читал свежую газету. Иными словам — ничем не выделялся в среде состоятельных обывателей, сидящих вокруг него. Однако спустя какое-то время, через газету нарисовался силуэт крупного мужчины и раздался знакомый голос:

— Доброе утро, друг мой. — Штибер опустил газету, взглянул на часы и улыбнулся. Канцлер очень любил подобные общественные места для встреч, уставая от душных кабинетов, и, что примечательно, никогда не опаздывал.

— И вам доброго утра, дорогой Отто. Согласитесь, оно удалось на славу. На небе даже облака не найти.

— Да, денек складывается замечательный. Приближается май… с его грозами…

— Вы решили все-таки действовать через ультиматум?

— А у нас есть выбор? — Слегка покачал головой Бисмарк, но в этот момент подошел официант с заказом херра Штибера сразу на двоих, а потому диалог временно прекратился.

— У нас есть выбор, — сказал Вильгельм и посмотрел в глаза Бисмарку, попыхивая сигарой. Но, не дождавшись ответа, продолжил. — Помните, осенью прошлого года вы показывали мне письмо русского Императора, в котором он предлагал повторить успех, начатый в Австрии?

— Да, он предлагал переодеть прусскую роту во французскую форму и ночью атаковать расположение наших же частей. А потом, наутро, собрав показания свидетелей, предъявить французской стороне претензии. Но я и тогда, и сейчас полностью отвергаю этот план. Мы можем найти достаточно бесчестных пруссаков, готовых стрелять в своих соотечественников. Но кто потом будет следить за тем, чтобы эти стрелки держали язык за зубами?

— В австрийской кампании эту операцию провернула русская разведка.

— Предлагаете попросить Александра снова нам помочь в этом деле? — Усмехнулся Бисмарк.

— Мы можем использовать не роту, а меньшее число людей. Да и нападение обставить как обычный грабеж. Например, налет на кассу полка, которая случайно окажется в нужном месте. Я не предлагаю обращаться за помощью к Александру, так как мои подчиненные легко справятся с этой задачей. Даже более того — я для операции задействую всего несколько моих людей, остальных — найму в уголовной среде от лица какого-нибудь француза-авантюриста.