Двадцать третьего июля погиб первый член царской семьи — карету великого князя Николая Николаевича и сопровождавший ее конвой забросали бомбами с третьего этажа одного из разграбленных особняков. Никаких санкций не последовало, так как подкупленная жандармерия «вела работу, но пока затруднялась назвать виновных».
И пошло-поехало. К 30 июля 1867 года почти половина из рода Романовых, на свое горе съехавшихся в столицу на похороны императора, была истреблена. Остальные во главе с Константином Николаевичем поспешили укрыться в стенах Зимнего дворца, охрана которого была усилена. Лишь Михаил Николаевич с детьми остался на неспокойном Кавказе, где был наместником. Из числа же Александровичей, то есть сыновей усопшего Александра II, вне столицы оказались только два брата: Александр и Владимир. Саша был под Веной, а Владимир — в Москве, откуда из-за воспаления легких не смог выехать в столицу, что в итоге и спасло ему жизнь.
Но ситуация в городе не остановила своего развития — 31 июля произошла катастрофа. Умер малолетний Николай Александрович, который усилиями Шувалова был провозглашен императором. Он простудился во время перехода морем, а врачи не смогли помочь. В первую очередь, конечно, из-за беспорядков. Да и самих врачей трижды приходилось менять из-за их гибели во время нападения грабителей. Елене от смерти сына стало очень плохо — она буквально потеряла связь с этим миром, ходя с заплаканными глазами по Зимнему дворцу, ничего и никого не видя вокруг. Эта деталь не замедлила сказаться — в ночь с 1 на 2 августа она выпала из окна на каменную мостовую, там и скончалась спустя несколько минут. На нее было страшно смотреть — падение было очень неудачным, а потому несколько открытых переломов сверкали обломками костей сквозь порванное ночное платье.
Ситуация обострялась с каждым днем. Гибель Николая Александровича и его матери усилила беспорядки. Предпринимались даже попытки шествий.
С самого утра 4 августа на окраинах Санкт-Петербурга неизвестные открыли стрельбу по прохожим. Запылали дома, на улицах лежали трупы. Город загудел от таких бесчинств, угрожая взорваться. В этот раз на подавление беспорядков были брошены все силы, которыми располагал канцлер: полиция, гарнизон Петропавловской крепости, даже часть внешнего охранения дворца. Вывести из казарм гвардию не удалось, поскольку управление его после смерти Николая Николаевича было утеряно. По крайней мере, именно так доложили Шувалову.
А в два часа пополудни толпа погромщиков, внезапно материализовавшаяся как из воздуха возле Дворцовой площади, смяла немногочисленный гарнизон Зимнего дворца и ворвалась внутрь. Остановить их удалось лишь на самых подступах к покоям императора и его семьи, где по счастливому случаю находился и канцлер. Все остальные члены августейшей фамилии, жившие во дворце, были убиты.
Таким образом, всего за неделю в огне восстания погибли практически все Романовы, оставив империю фактически без правящей династии. Совершенно немыслимое событие! Шувалов и особенно Константин Николаевич отлично понимали, что вся мера ответственности за гибель великих князей падет на них, а потому очень серьезно переживали. Шувалов просто опасался потерять ту иллюзорную власть, которую, как он думал, ему вручили англичане, в то время как дядя теперь до ужаса и дрожи в коленях боялся возвращения Александра. Он не верил в увещевания канцлера, которые ему казались просто детским лепетом. Ну коронуют они его… и что дальше? Он просто вспоминал лицо Саши с характерным взглядом и заходился нервным смехом, вызывая полное недоумение у собеседника.
Понимая, что он выжил исключительно чудом, Константин Николаевич отбывает в Кронштадт, под защиту его гарнизона. Одновременно с этим Шувалов по его просьбе обращается к сэру Генри Пэджету 2-му маркизу Энглси, который представлял интересы Великобритании при эскадре, чтобы англичане помогли восстановить порядок в столице.
Уже 7 августа десант «красных мундиров» высадился в Санкт-Петербурге. Оказывается, после гибели Александра II они перебрались под Гангут «на бункеровку». Но самым смешным в этом деле оказалось то, что на борту кораблей британского флота оказалось три тысячи солдат и офицеров. Что они там делали и куда плыли? Официальной позицией Лондона стала версия о том, что ими усилили экипажи эскадры, дабы защитить ее от датских абордажных команд. Совершенный лепет, но англичане его повторяли как мантру и слышать не хотели ничего о том, что они врут.
8 августа 1867 года Константин Николаевич был отправлен в Гатчину, где решил ожидать наведения порядка под охраной батальона британской пехоты, дабы никто не «покушался» на его жизнь и здоровье. То есть фактически оказался под домашним арестом. Пэджет решил «приглядеть» за столь «впечатлительным» человеком, мало ли чего он удумает, расстроившись из-за гибели родственников. В столице же остался официально заправлять всеми делами Петр Шувалов, получивший от Константина, как он заявлял, чрезвычайные полномочия.
На улицы Санкт-Петербурга вышли армейские патрули, сформированные из британских солдат. Им вменялось в обязанности расстреливать на месте любого, кто будет только заподозрен в причастности к разбоям. И вновь полились реки крови, так как солдаты, получившие такие полномочия, очень быстро скатились до уровня мародеров, фактически став одной большой шайкой, которая грабила, насиловала и терроризировала столицу. То есть заменили собой разрозненные банды, что действовали до того.
Глава 69
Шувалов отлично понимал сложившуюся политическую диспозицию. По дипломатическим каналам ему было известно, что цесаревич принял решение об участии в Датской кампании, что, по мнению Петра Андреевича, задерживало его в германских землях как минимум на год. То есть Саша должен был выдвинуться в Россию не раньше середины лета 1868 года. Зная упертый характер цесаревича, канцлер был убежден, что Александр не отступит, не завершив дела. А сроки Шувалову давал опыт датской войны, когда небольшая армия скандинавов смогла остановить превосходившие силы германцев и проиграть лишь благодаря неудачному стечению обстоятельств. Исходя из понимания этой детали, Петр Андреевич и планировал все последующие шаги.
Уже формировались и выдвигались в сторону Санкт-Петербурга прекрасно вооруженные польские и финские (особенно) полки народного ополчения, при которых было полторы сотни отличных английских нарезных пушек. В Лондоне обещали транспорты с еще десятью тысячами солдат и офицеров. И еще больше оружия. Да и гвардия более-менее приходила в себя, давая в перспективе несколько тысяч бойцов.
Однако Владимир Александрович в Москве тоже не сидел без дела, даже несмотря на прогрессирующее воспаление легких. Его курьеры уже находились во Владимире, Нижнем Новгороде, Ярославле, Туле и Орле, созывая ополчение. Не забыл он и казаков, отправив на Дон, Кубань и Терек своих людей, дабы поднять полки. Но Владимир Александрович серьезно отставал по времени и не имел возможности атаковать Шувалова, прежде чем тот соберет достойную армию. Да и вообще, имелись все шансы на то, что Петр Андреевич сможет опередить великого князя и выступить на Москву, когда та еще не будет прикрыта войсками. Ведь казаки — основная ударная сила великого князя — смогут подойти к Москве не раньше конца мая следующего года, так как погода уже стремительно портилась, и ничто не предвещало ее улучшения. Да и далеко они были.
Понимая, что в Москве нет никакой армии и медлить неразумно, Шувалов отправляет полторы тысячи британских пехотинцев, в надежде, что те смогут занять хотя бы Николаевский вокзал и депо. То есть захватить подвижной состав железной дороги и обеспечить переброску подходящих польских и финских ополчений для развития успеха. Ради этого предприятия англичанам пришлось сооружать некое подобие конки — оперативно переделывались деревянные колеса телег, ставились на рельсы и в эту конструкцию запрягали лошадь. Что давало среднюю скорость хода полка около шестидесяти-семидесяти километров в сутки.